Деловой Монреаль — Новости Канады и Монреаля Монреаль, Квебек, Канада: новости, бизнес-каталог, реклама, объявления
«Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.»
Сегодня, 24 мая исполняется 85 лет со дня рождения Иосифа Бродского — поэта, который успел стать классиком при жизни и остался им после смерти.
Его судьба читается как сжатая формула XX века: рождение в блокадном Ленинграде, ранняя слава в неофициальных литературных кругах, суд за тунеядство, изгнание, Нобелевская премия в эмиграции.
Каждый этап этого пути превратился в символ эпохи.
Бродский покинул СССР в 1972 году не по собственной воле — его выдворили, лишив гражданства.
В Америке он стал не просто поэтом-эмигрантом, а культурным послом русской литературы, сумевшим говорить с Западом на равных.
Эссеистическая проза «Меньше единицы», стихотворные циклы вроде «Части речи», поэмы наподобие «Станции Зима» — всё это создавалось в изгнании, но питалось памятью о России, которая становилась всё более мифологической и от того ещё болезненнее.
Сегодня, когда мир снова расколот, а понятия Родины и изгнанничества обрели новую актуальность, Бродский читается пророчески.
Его размышления о тирании, о природе власти, о том, как империя пожирает собственных детей, звучат не как исторические свидетельства, а как диагноз настоящего. «Империя всегда отвечает на вызов истории расширением пространства, а не углублением времени», — писал он в эссе о Венеции, но эта мысль применима далеко не только к Италии.
Бродский никогда не был диссидентом в политическом смысле — он был диссидентом языка.
Его бунт против советской системы происходил не на митингах, а в синтаксисе, в способности видеть красоту там, где официальная культура видела лишь материал для пропаганды. «Красота — мать истины, а не наоборот», — одна из его центральных формул, объясняющая, почему поэзия для него была не украшением жизни, а её сущностью.
В современной России Бродского читают выборочно, обходя острые углы его политической лирики.
На Западе его воспринимают как голос ушедшей эпохи.
Но истинное значение Бродского не в том, что он был свидетелем холодной войны, а в том, что он сумел превратить личную травму изгнания в универсальный опыт современного человека.
Его «американские» стихи — не менее русские, чем ленинградские, потому что Родина для него всегда была в языке, а не в географии.
Каким был бы Бродский в 85 лет?
Вероятно, ироничным наблюдателем цифровой эпохи, критиком соцсетей и клипового мышления.
Он наверняка писал бы о том, как технологии меняют природу памяти и одиночества — двух главных тем его поэзии.
И, скорее всего, оставался бы тем же максималистом языка, для которого каждое слово — это выбор между существованием и небытием.
Время показало: Бродский был прав, утверждая, что поэзия переживёт любые политические системы.
Его стихи продолжают жить, когда породившая их эпоха стала историей.
В этом и заключается настоящая победа поэта над временем.
Читайте актуальные новости каждый день. Не пропустите главные события!
